Курганский художник Виктор Левин живет с семьей в собственной мастерской, доказывая на личном примере, что творчество неразрывно связано с жизнью. Семья — это жена, двое сыновей и еще один «сын единоутробный» — старый-престарый желтогрудый кенарь по имени Кеша. «К Кешке смерть придет маленькая, как и он, сам, и, таская же пернатая, — смеется Левин, постучится тихонечко в дверь и: скажет: «Не пугайтесь, я не за вами». Нижнее помещение - это и мастерская, и столовая, и гостиная. Наверх, в «спальню», ведет узкая деревянная лестница. На ней-то Виктор Павлович и задержался, держа в руках две картины (их он хотел продемонстрировать, чтобы завязался разговор).
— Слушай, — обратился ко мне Левин, — а это у тебя не
контрольная работа?
Смутила, видимо, молодость корреспондента.
— Да нет, — говорю, — хочу полноценный очерк о вас написать.
— А, тогда ладно.
Виктор Павлович Левин родился в 1947 году на Рязанщине. Сам факт появления на свет не помнит. Увлечение пением в академическом хоре параллельно с учебой в Рязанском художественном училище объясняет тем, что с детства любит пить сырые яйца. В хоре исполнял басовые партии. Самым счастливым в жизни считает период работы в Челюскинском доме творчества под Москвой. Там, по его словам, впервые получил достойную оценку от людей, которые «не оглядываются назад в суждениях» — от Юрия Атланова, Иллариона Голицына («из тех самых Голицыных, кстати»). В Курган попал по распределению; сестра звала жить в Ленинград, но Левин остался верен своему убеждению: не мы выбираем судьбу, а судьба выбирает нас. В Кургане избирался председателем Союза художников, главным художником художественного фонда. В 1976 году несколько его автолитографий попали на выставки «Молодость России» и «Молодость страны». С тех пор работы Левина экспонировались на 75 как персональных, так и сборных выставках. Последняя, самая крупная — была в Екатеринбурге 2 года назад. Тридцать холстов и концептуальная серия из 6 гравюр заинтересовали общественность столицы Урала. Материал об этой выставке был показан в программе телеканала «Культура».
— Почему же все-таки гравюра?
— Произведения искусства оцениваются глубиной содержания. После училища я сразу столкнулся с образцами соцарта — этими гигантскими холстами с изображением знамен, колхозников, тракторов. Ушел в графику, придя к тому, что любую мысль можно выразить произведением размером со спичечный коробок. Однако в последнее время я обратился к живописи: написал 9 иллюстраций к Библии, серию «Диалог» (любая картина — это всегда разговор с самим собой, попытка познать себя). В последних работах придерживаюсь стиля нефигуративного сюрреализма.
— Святое писание — вечная книга. А кто из «мирских» писателей произвел на вас наибольшее впечатление?
— Я вообще-то человек простой и очень опасаюсь серьезных книг. Спрашиваешь почему? Боюсь попасть под их влияние. Хотя знал «Мастера и Маргариту» Булгакова почти наизусть. Старшая дочь им увлекалась — надо же было с ней о чем-то спорить. Вот и спорили. Иногда из-за запятой или смыслового ударения. Вся большая литература
— Ты понимаешь, о чем я — построена на противостоянии добра и зла. Поэтому, читая эту литературу, ты слушаешь голоса небес. Извини, если говорю прописными истинами, но я, правда, так считаю. Однажды задумался над простой истиной: я вижу жизнь через стекло. Стекло — это искусственная преграда, о которую разбиваются совершенные по симметрии и голуби, и насекомые. Кстати, ты никогда не задумывался, что человек для тех же насекомых является либо досадным препятствием, либо средством выживания? То есть в любом случае они живут по своим законам. А они — совершенны, как и сама природа. Вот и парадокс. Хитрая штука?
— Дайте-ка я догадаюсь. Не потому ли большинство картин из серии «Диалог» построены по жесткой вертикальной композиции и включают в себя элементы стекла?
— А главное — разлом в стекле, символ освобождения. Некая отдушина, источник свежего воздуха.
На духовной (как он сам ее называет) выставке Левина есть картина «Идущий». На ней изображен человек, одетый в невообразимый балахон, несущий вязанку хвороста, чтобы обогреть озябшие и уставшие руки и ноги. Человек вне времени. Но может ли художник оказаться в таком положении? «Над временем» — пожалуй, да. Но не «вне времени».
— Мы живем в эпоху перемен. А эта эпоха, если верить мудрости китайцев, — самое страшное наказание. Папа с мамой оставили мне наследство — 10 тысяч рублей. Копили эти деньги всю жизнь. Тогда на десять тысяч можно было купить шикарный дом, особняк просто. А я купил на вокзале бутылку водки (на все, представляешь!), выпил ее, сел на поезд и уехал. Теперь на родине появляюсь редко - на могилки сходить, заборчики подкрасить. Эпоха перемен... Чтобы обеспечить образ жизни, который я веду, нужно было сделать выбор: или я голодом заморю свою семью, занимаясь творчеством «для себя», или постараюсь найти средства к существованию. Вот теперь днем работаю на стройке — делаю евроремонт (кстати, могу похвастаться: освоил все материалы), вечером отдыхаю, а ночью — мечтаю о том, что бы мог сделать днем и вечером. Проще говоря, пытаюсь заработать себе на свободное время. Портрет в образе рыцаря
— На заказ пишете?

— Да. Портреты новых русских. Я их называю симулятивными. Например, в виде рыцаря тайного ордена. Недавно очень важного человека написал: он сидит на горе - джигит настоящий — в черкеске, в белом каракуле, с саблей, с кинжалом.

— Художник и власть. Как сейчас соотносятся эти понятия?

— Я вот что тебе скажу. Самая мудрая власть — это та власть, которую мы не замечаем. А вообще, мы коснулись вечной проблемы. Была такая статья в одном французском журнале 60-х годов, она называлась «Реализм без берегов». И там сказано, что художник в идеале никогда не должен зависеть от власти; более того, сильные мира сего должны содержать художников на полном пансионе. К сожалению, в этом лучшем из миров никто не свободен, мы все скованы одной цепью. Художник — посредник между смертными и богом. Все, что он сделает — автоматически становится вечным. А власть, сила, деньги — это преходящие... Художников-завоевателей было мало. Кто это такие? Ну, те, у кого сразу все получалось. Кого можно вспомнить? Брюллова, пожалуй. А Серов? Он входил в художественный совет при Третьяковской галерее, а решающего слова не имел. Серов - гений, понимаешь? Врубель вообще был гувернером при каком-то магнате. Чего уж говорить о менее талантливых..
— Формы унижения художников существуют и в наше время. Чего стоит только справка, которую мы берем в Союзе художников, когда продаем свою картину иностранному гражданину. Справка такая: действительно, это произведение ни художественной, ни исторической ценности не представляет. Правительство Черномырдина в 6 раз повысило размер таможенной пошлины за вывозимые произведения искусства. Скажем, иностранец покупает картину за 100 долларов. На таможне заплатит еще 600. То есть нам не дают возможность заработать. А как жить?
— У вас был подобный опыт?

— Да, вице-президент фирмы «SAMSUNG» приобрел мою работу из серии «Диалог». Он побывал с Цой Мен Чером у меня в мастерской. У восточных людей своеобразные понятия о долге, о порядочности. Корейский гость посчитал неприличным посетить художника и ничего не купить.
— Виктор Павлович, как вы считаете, в Кургане есть своя школа живописи?
Одна женщина еще из Союза художников СССР сказала — и я с ней полностью согласен — что если бы не погиб Саша Петухов, школа состоялась бы. Кстати, понятие «школа» очень натянутое. Это чисто советское изобретение. Были мастерские — мастерская Рафаэля, мастерская Микеланджело, а так называемые школы... Самый большой недостаток канона соцреализма в том, что это искусство выдавало себя за жизнь. Любое искусство, а особенно живопись, нужно ощущать, а не понимать или объяснять. Я, например, ни одного Ленина в своей жизни не нарисовал, ни одного знаменосца с квадратной челюстью. Делал, конечно, гравюры на сельскую тематику. Про элеватор в Петуховском районе.

Есть у Левина картина под названием «Гость»: этакие рязанские «задворки», покосившиеся домики, грязь. И среди .всего этого сидит небесный ангел, сошедший на грешную землю. Сидит и просто отдыхает. Очаровательное видение сложных вещей) А как вам такое название: «Сны в ожидании завтрашней ухи». Да, присутствует элемент легкого кокетства, эпатажа, но художник порой не мыслит себя без таких странностей.

— В каких вы отношениях с областной организацией Союза художников?
— Да почти ни в каких. Общаюсь, кое с кем, руку подаю. Побывал на собрании и удивился: аморфность полнейшая. Больше на собрания не
пойду — неинтересно. Пару лет назад заглянул на выставку самодеятельных художников и профессионалов. И — не нашел разницы в их работах. То ли первые так выросли, то ли вторые творческий метод эксплуатируют. Когда видишь Кочарина, Чалого, еще кое-кого, понимаешь — вот лица, вот фигуры. Их картины с другими уже не спутаешь. А тут получается, как у студентов Глазунова, которые рисуют сцену распятия Христа так, будто сами при этом присутствовали.

— Как вы считаете, сообщество творческих людей, где у каждого есть амбиции, действительно напоминает паучью банку?
Левин заразительно хохочет:

— Вот это в точку! Даже еще похлеще.

— Виктор Павлович, какой вы человек? Как бы вы себя охарактеризовали?

— Я совершенно трезвый, конкретный человек. Никаких иллюзий не питаю. Получится что-то — хорошо. Не получится — ну и Бог с ним, С удовольствием крашу КамАЗы, бензовозы. Жена говорит: «Хорошо, что для тебя, члена Союза художников СССР, хоть такая работа нашлась».
Биография любого человека — благодатный материал для публициста, а уж жизнь художника - тем более. Левин закончил факультет художественно-технического офор мления печатной продукции Московского полиграфического института, причем поступил туда, когда конкурс был 25 человек на место. Работал некоторое время художником на курганском телевидении. Никто иной, как Левин считается основателем школы цветной гравюры в Кургане. И никто иной, как Виктор Павлович подарил в свое время 24 своих гравюры Пермской картинной галерее. Г В музей нового русского искусства в Париж отправились из Кургана два офорта — работы Виктора Левина и Станислава Кежова, который считает себя левинским учеником. Наш герой уже 20 лет занимается графикой и считает технику офорта очень мобильной, яркой, близкой по духу к народному лубку. Есть в архиве у Левина и образцы альграфии — например, серия «Иллюстрации к бесполезному». Запомнилась одна работа: сожженная вышка пытается взлететь, размахивая заборами-крыльями. — У нас в стране нет закона о творческих союзах, — прихлебывая крепкий чай, рассуждает художник.
— Мой друг, секретарь Союза художников России Юрий Михалыч Атланов, собрал четыре года назад лучших юристов и переводчиков Москвы, которые разработали этот законопроект и передали в экспертный комитет Госдумы. С тех пор — ни ответа, ни привета. Хотя закон мог бы решить многие проблемы. Обеспечения «проверенных временем» художников мастерскими, например. По международным стандартам.

— Какие же это стандарты?

— Видишь, мы даже этого не знаем. Есть, очевидно, какие-то цифры. Но я вот живу в мастерской. Побывал у Благоволина (есть такой московский художник) — у него мастерская 80 кв. м., а работает он в маленькой нише за шкафом при свете лампочки. На огромной тахте спит черный пудель. У каждого индивидуальные требования, но возможности должны быть равными. Хотя бы приблизительно.

— Кто-то из великих, по-моему, Пикассо, утверждал, что искусство — узаконенный обман. Вы согласны с этим?
— Я к таким заявлениям отношусь с большой осторожностью. Поскольку Пикассо совместно с другими «большевиками» позволил умереть с голоду такому гению, как Модильяни. А сам в это время получал огромные деньги за картины. Если я и соглашусь с этим утверждением, то в такой формулировке: «Искусство — это наркотик, употребление и распространение которого не преследуется по закону».
Что, значит, быть «злободневным»?

— Не знаю. Злободневность несовместима с художественным творчеством. Ведь художник — он с вечностью разговаривает... Можно быть модным, популярным. Но и это разные вещи.
— В чем же разница?

— Быть модным — значит стремиться к усредненному стандарту вкуса. А популярным... Вот нео-арт популярен со всеми его атрибутами: распиленными шкафами, разбитыми унитазами, клееными картинками. А я торгую не картинками — живописью. И если спросят — что это такое?— отвечу: раз не понимаете, идите отсюда. Могу это себе
сейчас позволить. Значит, на злобу дня не работаете. И картину под названием «Блокпост на окраине Грозного» не стали бы писать?

— Ну-у, это же аморально, по меньшей мере. Интересный факт: московских молодых художников из студии имени Грекова Министерство обороны хотело направить в «творческую» командировку в Чечню. Но их жены и подруги упали в ноги и сказали: не пустим. И не пустили. Нет, ну была раньше русская идея, был царь, который отвечал за все. Другое дело, как он правил, но идея-то была! А сейчас что? Мы пишем одно, на кухнях говорим другое - как до перестройки. Никогда не вдохновлюсь. «Чеченской» темой, ведь эта война — верх цинизма. Когда мы еще узнаем правду о ней? А сейчас кого изображать? Былинных русских богатырей? Или чеченских?

От автора: Заканчивал писать этот материал и вспомнил свой недавний короткий - на 6eгy - разговор с университетским приятелем. «Как, спрашивает, дела?!» «Да никак, — отвечаю, — как обычно». Как обычно... Страшная фраза. Страшная своей обыденностью и повсеместностью. Как хорошо, что среди нас живут люди, не вписывающиеся в привычные рамки. Люди-книги, люди-образы. Нестандартные и неудобоваримые. Как Виктор Левин, например, постигший многие тайны профессии. И другие тайны: как сделать евроремонт, как срубить баньку, как приготовить самогонку по отцовскому рецепту. Как услышать голоса небес и увидеть ангелов сквозь запыленное стекло бытия.
Несомненно, что Виктор Левин, чья выставка графики открылась на прошлой неделе в областном культурно- выставочном центре, - поэт. Хотя бы уже потому, что не которые свои работы он называет не прямым порядком слов, а их перестановкой.

К примеру, надо бы сказать «Начало изменчивой весны», но Левин подписывает рисунок иначе - «Весны изменчивой начало...». Такой приём в поэзии называется инверсией. По сути - это с ног на голову.

Последнее замечание вовсе не означает, что Левин - формалист. Скорее наоборот, его искусство так глубоко пронизано традициями, что не всякому дано им овладеть. Гравюра, офорт (предтеча современной полиграфии), расцветшие в средние века, - очень сложный вид художественного творчества. И здесь Левин - бесспорный лидер курганских художников. После окончания Рязанского художественного училища, а затем и Московского полиграфического института он уже более 30 лет открывает для себя и почитателей своего таланта современные выразительные возможности старинной техники. Его даже стали называть «отцом курганской линогравюры», что, на верное, справедливо.

Вот и на выставке, приуроченной с опозданием в девять месяцев к своему 60-летию, Виктор Левин демонстрирует необыкновенное мастерство в известной уже серии линогравюр «Площади Кургана», а также в новых работах - «Музыканты», «Балаган» и других цветных офортах 2007 года. Есть и маленький сюрприз автора экспозиции - взору зрителей открываются не только оттиски, которых в принципе может быть много, а совершенно неповторимые рисунки пером и тушью. Лучшие из них, на наш взгляд, - «Дворик», «Утраченное время», «Белое покрывало госпожи Зимы». Кстати, как художник добивается полного присутствия снега на листе? Вероятно, безошибочной инверсией белого и чёрного, чёрного и белого... К сказанному надо обязательно добавить, что Виктор Левин, конечно, урбанист, главное содержание его творчества составляют городские пейзажи. С начала 70-х годов, когда его работы начали появляться на выставках, мы стали смотреть на Курган во многом глазами этого художника. Старое фотоателье, вокзал, дом с башенкой на площади и даже обычные «хрущёвки» вдруг обрели для нас новое значение, стали знаковыми, незабываемыми. На вернисаже Левин сказал, что город есть, когда появляется песня о нём. Верный чувству инверсии, художник поменял местами значения слов, заявив, что своим творчеством он поёт песню любимому городу. Что ж, и голос, и песня оригинальны...

Виктор Левин завоевал известность как художник-график. Офорт, ксилография, монотипия, литография — вот области, а которых он себя пробует, пишет, находит я нередко добивается интересных результатов. (Между тем художественное училище он закончил по классу живописи). —Что же не поработалось? — спрашиваю. — После училища походил по мастерским, посмотрел, как ребята пластают. Тогда широко писали, лихо. Огромные подрамники, холсты... Красок много. Мыслей — на пятачок. Решил поработать на малом пространстве, в технике скромной и строгой. Разглядываю оттиски.
— Линогравюра?

— Нет, — отвечает художник, — это гравюра на пластике. Техника трудоемкая, материал хрупкий, но штрих хорошо держит.
Более других сюжетов меня порадовали городские пейзажи: неказистые домишки дворы, готовые на слом — щемящие приметы уходящего Кургана. Довольно часто новое здание, даже безупречное с точки зрения архитектурных требований, не вызывает у нас сколько-нибудь сильных чувств. Мы оцениваем строение высоко или выше, но все равно нам чего-то недостает. Всякое новое здание еще нуждается в грузе годов, чтобы обрести свой облик, неповторимые живые черты. — Да, соглашается Виктор Левин, — это почти закон. Есть, наверное, исключения, но я их не знаю. Видел Центр. Помпиду в Париже? Все продумано тщательнейшим образом — целесообразность, функциональность, дизайн. Ты восхищен, но любви нет... Идеологические няньки постоянно донимали меня:

«Почему дворики? Почему заборы?..» Дескать, где же новый облик социалистического города? Любовь художников к ветхим домишкам казалась им странной прихотью, нездоровой и, заметь, подозрительной причудой. Так незаметно подгребли мы с Левиным к его серии гравюр «Старый город».

— Я выученик городской культуры, воспитан на Рязанском кремле. Когда приехал в Курган, глаз, естественно, искал, чем можно полюбоваться. Ну, кроме красивых женщин, конечно. Вот домишки, прежде всего и увидел, а про новостройки сразу и не скажешь — какие они. — Художник ворошит оттиски.— Ты посмотри, какие они все разные - старые дома!
— Цветаева писала: «Домики со знаком породы...»

— Очень хорошо! Иногда, знаешь, кажется, что сквозь рублевые стены облик хозяина проступает...
Я не раз ловил себя на боязни показаться сентиментальным: эта моя тоска по исчезнувшему быту, нежность к уходящему, ушедшему... Но дело, пожалуй, не в нас. Это уклад современной жизни — безличность, стертость, холод — заставляет нас в поисках тепла устремляться на старые городские окраины, в царство дерева и воспоминаний...

— Дерево обладает памятью, — говорит Левин, словно уловив мои мысли. — Через предметы, долго бывшие; в обиходе, видишь людей, которые ушли. А почему? Потому что они одухотворены, 1 хранят тепло человеческих рук... Я забрал у отца все старые рубанки, отмыл их... Совершенно музейные вещи! Но я, конечно, работаю ими... — Художник долго молчит. — Наверное, и бетон можно одухотворить... Люди обязательно это сделают, не хотят, чтобы красота ушла из мира.